Дневник Штаба. Прохоров в Фонде "Город без наркотиков"

Оригинал взят у malenkin в Дневник Штаба. Прохоров в Фонде "Город без наркотиков"

18 февраля Михаил Прохоров посетил Екатеринбург. После традиционных встреч с избирателями и представителями бизнеса он отправился в реабилитационный центр Фонда «Город без наркотиков» в далекий городской район Изоплит.

В реабилитационном центре побывала член избирательного штаба Наталия Осипова.

Перед входом в Центр собралась большая группа журналистов с телекамерами. До того телекамер было немного, не то что в других городах. И плакатов с предвыборной рекламой Прохорова в Екатеринбурге тоже не видно. Зато видно плакаты крупных предприятий, стилизованные под предвыборную рекламу Путина.

Дело было к вечеру и солнце светило так, что стволы сосен за бетонным забором казались золотистыми. И это хоть как-то радовало. Почему-то возникла пауза. Возле крыльца центра кандидат в президенты Михаил Прохоров разговаривал с вице-президентом фонда Евгением Маленкиным, а соучредитель фонда Евгений Ройзман разговаривал с гендиректором РБК-ТВ Александром Любимовым. Маленкин, наконец, решился и пригласил кандидата зайти в приземистый домик. То был гараж. В гараже стояла не новая машина неопределенной марки с открытым капотом. Денис Жапаров, который оказался главным здесь, рассказывал Прохорову, что эта машина может превратиться в болид. Наверное, может. Но главное, что превращают машину во что-то годное ребята, которые пытаются излечиться от наркомании. Они, в рабочей форме, стояли тут же, рядом с раскуроченной машиной. Очень тихие и какие-то совсем скромные. Прохоров обещал Денису, что выделит Ё-мобиль для экспериментов. Денис обрадовался, остальные промолчали.

Потом Маленкин и Ройзман пригласили всех войти в Центр. Войти было не так-то просто — там очень узкие коридоры, многие так и остались стоять на улице. И потом объяснили, почему. Но я вошла.

Первым делом Прохорову показали информационный центр — комнату, где сидели за компьютерами двое ребят. В компьютере собраны сведения о тех, кто нуждается в лечении и согласен на него. О каждом наркомане снимается видеоролик — вот он сам, вот язвы на его теле, вот он рассказывает о том, что принимал, вот его мать, которая дает согласие на то, чтобы сын остался здесь. Видеть эти язвы и слышать про героин с 18 лет практически невыносимо. Но это было еще не самое страшное.

Маленкин ведет Прохорова дальше, в самый ад. Ад называется карантин. «Реабилитация проходит в несколько этапов, — объясняет Маленкин, — Первый — карантин, где ребята находятся 27 дней». И открывает решетку. В комнату трудно войти, и оглядеть ее тоже сложно — за спиной Прохорова мне не видно, сколько же здесь парней на двухъярусных железных койках. Видны только несколько затылков, остальные лежат, накрывшись с головой. «Карантин очень строгий — только четыре раза можно сходить в туалет, питание усеченное. Чтобы чувство голода преобладало над желанием употребить наркотики. В этом, в принципе, вся методика карантина и состоит. Никаких лекарств и препаратов», — говорит Маленкин. Фотограф Мармур пробрался вперед и снимает практически с кровати одного из страдальцев. Поэтому он успевает словить выражение лица Прохорова, когда тот молча смотрит на этот коечный ад. Ад тоже смотрит на Прохорова.

У меня щиплет в носу. Но плакать в карантине наверняка нельзя, неполезно пациентам. Маленкин быстро ориентируется и обращается к парню, который лежит ближе всего к входу. Он не спит, не накрыт одеялом с головой и даже улыбается. «Ты лежал в наркологии? Наркология чем тебя не устраивала?». Он ведет к тому, что в наркологических отделениях продают наркотики, но парень тему не подхватывает. Просто говорит, что ему там не помогли, а сюда пришел, потому что слышал, что есть ребята, которые после центра перестали употреблять. А с наркотиками он решил расстаться, потому что хочет жить и потому что у него есть дочка.

Тут Прохоров говорит громко: «Я хочу вам пожелать мужества». Пауза. «Я понимаю, как вам сейчас тяжело. Но мы с вами, попробуем помогать, чем можем. Держитесь!». В молчании мы выходим из комнаты, решетка запирается.

Маленкин ведет дальше: «А после того, как заканчивается карантин, они уже живут в нормальных условиях, — говорит он и показывает комнату на шестерых, где опять двухярусные койки. — Армейские условия такие». «В армии все служили, — отзывается Прохоров, поддерживая тезис Маленкина. — Единственное — я не умещался на кровати. Тут спал бы наверху».

Мы доходим до комнатки, где сидит огромный человек по имени Серега. «Большие претензии были от прокуратуры, от надзорных органов, что мы использовали наручники. Да, мы использовали. Но в 2002 году отказались от наручников, поставили видеонаблюдение. Это гарантия нашей безопасности. Все просматривается, что и как. Чтобы не было суицидальных наклонностей, например», — говорит Маленкин и указывает на экран, где транслируется несколько картинок из помещений Центра. В Центре есть, конечно, и спортзал. «Мы с Женей здесь тренируемся, ребята тренируются», — Маленкин заводит нас в очередную комнатку, где есть штанга, турник, несколько тренажеров, деревянные скамейки, а к потолку подвешена боксерская груша. «Все функционально...» 

— то ли спрашивает, то ли подтверждает Прохоров. И наносит несколько легких ударов по груше. Фотографы снимают. «Без спорта нельзя ни в коем случае. Ты здесь двести сорок жмешь, да?» — спрашивает Прохоров Серегу. Серега в майке, мускулы торчат наружу. «На соревнованиях и двести пятьдесят жму»,

— отвечает он. Наверное, речь про поднятие штанги, но я не все понимаю в этом разговоре, а переспросить неудобно. Мужской разговор. «А здесь сколько?» — «За двушку, двести тридцать», — продолжается их малопонятный диалог. «И не химически, — вступает Маленкин. «Натуральные мышцы сразу видно»,

— подтверждает Прохоров. Ройзман произносит краткую речь: «То есть, возможно в таком зале, с таким прошлым, спокойно упереться и все сделать. Без медикаментов, без химии. Просто на силе воле и характере. Так что Серега молодец и всем показал, что шанс есть у всех!». И предлагает пройти на кухню. А на выходе из зала предлагает посмотреть на скамейку, которую изобрел Серега. «Она самая неудобная в мире, но самая крепкая», 

— говорит Ройзман. Наверное, со скамейки тягают штангу. Выглядит она, как средневековая мебель. Из современного — только дермантин в качестве обивки. До меня, наконец, доходит, на что это похоже — в детстве я видела фильм «Пацаны». И неблагополучных пацанов там так же перевоспитывал герой Валерия Приемыхова, ответственный и крутой дядька. Ройзман, кстати, так и говорит: «Центр работает по принципу Макаренко». Скудость обстановки, наверное, тоже способствует перевоспитанию. Но все равно здесь очень тяжко. Мы идем на кухню через проходную комнату. Там сидят ребята — смотрят сериал и играют в шахматы. Они в майках, и видно, что у многих на руках наколки 

— от кисти до плеча. «На 120 человек три раза в день здесь готовят своими руками. Профессиональных поваров нет. Здесь все сами учатся и передают умения дальше», — поясняет Ройзман. На кухне чисто. В углу на полках рядком выстроились буханки черного хлеба. Пахнет вкусно. Известная в Екатеринбурге журналистка, шеф-редактор информационного агентства URA.ru Аксана Панова стоит за деревянным столом золотистого цвета и раскладывает творог по мискам. Творог разных сортов — один желтоватый, другой — ослепительно белый. «Посмотрите, какой я купила и какой вы», 

— говорит Панова и смеется. Желтоватый творог купил Прохоров на Шарташском рынке, перед тем, как ехать сюда. Я бы тоже такой не купила. «Творог будете?» — спрашивает Панова Прохорова. Он с утра ничего не ел. «Пока нет, пусть ребята едят», — отказывается, конечно, он. И выходит из кухни. «Удачи, ребята, успехов! Спасибо!», 

— говорит Прохоров, проходя через комнату, где ребята продолжают играть в шахматы и смотреть сериал. «Что у тебя с лицом?» — спрашивают меня коллеги, когда я выхожу на волю. Сосны уже не золотистые, но солнце еще светит. Мне кажется, что после посещения кухни я вполне оправилась, но это, оказывается, не так. Объясняю про карантин. «Вот поэтому мы и не пошли туда», — говорят коллеги. Наверное, им и не надо было. К тому же, там все равно очень тесно, все бы не поместились. Когда мы прилетели в Москву, я спросила все-таки у Прохорова, что он думает о центре. Он помолчал немного. На лице его отразилось то же чувство, что и тогда, в карантине. Но что это за чувство, я сказать, конечно, не могу. «Ну а как иначе? Да, такая суровая система», — ответил он. «А карантин? Я чуть не расплакалась там»,

— решила признаться я, чтобы и он что-нибудь сказал. «А вы и расплакались, — сказал Прохоров. — Я видел». О реабилитационном Центре фонда «Город без наркотиков» Евгений Ройзман утверждает, что этот центр 

— самый большой в России. Всего там находятся около трехсот человек. Он появился в 1999 году, и с тех пор через него прошли примерно девять тысяч человек. Приезжают со всей страны. Обычно детей везут родители. Но кто-то приходит сам. Власти «Городу без наркотиков» никак не помогают. «Никакого взаимодействия особо нет, — говорит Ройзман, — не мешают — и хорошо». Правда, один подарок все-таки был. Организация получила в безвозмездное пользование здание. После выписки из карантина человек начинает работать, сам себя обеспечивать. Есть столярные и механические мастерские, ребята трудятся на стройках, помогают ремонтировать школы и детские сады. Рядом с жилым корпусом стоит небольшой гараж. Работают с ребятами не педагоги, а бывшие выпускники центра, рассказывает Ройзман: «Они сами прошли этот путь и понимают, чего это стоит».

http://mdp2012.ru/diary/293.html